– Простите, – перебил Никита. – А почему вы их называете хозяевами?

– Ну а как ещё? – удивился Ромка. – Конечно, хозяева.

– Простите, – снова сказал Никита. – Но мне кажется, в этом есть что-то унизительное. Конура… Хозяева… Как будто мы – домашние животные!

– Ты деда меньше слушай! – обиделся Ромка. – Он тебе такого наплетёт!.. Мы – гости, они – хозяева. Чего тут этого… унизительного?

– С гостями так не обращаются… – сдавленно возразил Никита Кляпов. – Но вы начали говорить о доме.

– Ага, – сказал Ромка. – Ну вот… Построили «конуру». И там так: что представишь – то и появляется. Плейер запросто намыслить можно. Если, конечно, знаешь, что у него там внутри… Платы там всякие…

Тут Ромка заметил, что Никита смотрит на него со страхом, и умолк.

– Вы… хотите сказать… – чуть ли не пятясь, вымолвил Никита, – что это не они, а мы сами?..

Ромка не понял.

– Эти вещи, – пояснил Никита. – Вся эта кунсткамера… То есть они предоставили нам всё для творчества, а мы…

Он плотно зажмурился и с тихим стоном замотал головой.

– Ну! – радостно вскричал Ромка. В отличие от Никиты он не видел в ситуации ничего трагического. – Никто ж не знает, как что устроено. Вот и налепили горбылей!

Никита Кляпов медленно разъял бьющиеся веки и затравленно взглянул на Ромку.

– А вы? – с горечью молвил он. – Вы тоже к этому приложили руку?

– Не-а, – беззаботно ответил Ромка. – Чего мне там делать? У меня и так всё есть.

– Но хоть кто-нибудь… хоть один человек… справился?

– Приплыли! – с достоинством сказал Ромка. – А самогонный аппарат у Пузырька – откуда? Намыслил только так!

Никита Кляпов затосковал, ссутулился, свесил руки чуть не до колен и даже больше прежнего стал похож на маленьких лупоглазых побирушек.

– А уничтожить это уродство… не пробовали?

– Дедок пробовал, – гордый своей осведомлённостью сказал Ромка. – У него койка железная не вышла, ну и он давай её это… уничтожать. Поддаётся, но медленно, трудно… Даже, говорит, намыслить её было – и то легче. Ну он и плюнул.

– А кукла? Кажется, вы так её назвали?..

Для начала Ромка огляделся – нет ли поблизости Лёши.

– Только тихо… – предупредил он, понизив голос. – Значит, Лёша Баптист…

Кляпов вздрогнул.

– Почему баптист?

– Баб тискает, – пояснил Ромка. – Он, короче, дома с ними позапутался – ну там с жёнами со всякими… И, значит, – сюда…

Кляпов испуганно вскинул слабую руку.

– Я понял, – мёртвым голосом сообщил он. – Пигмалион и Галатея…

– Чего-чего? – поразился Ромка, но Никита его не услышал. С изжёванным переживаниями лицом он тоскливо смотрел на свои босые косолапенькие ступни.

– Скажите, – выдавил он наконец, – а в этой, как вы говорите, «конуре»… что-нибудь съестное намыслить можно?

– Пожрать, что ли? Так давай я тебе сейчас во-он тот камушек долбану! Мне это – как два пальца!

Никита боролся с собой. По худому горлу его медленно прокатился кадык.

– Нет, – сказал он наконец. – На это я не пойду…

Ромку разбирало любопытство.

– Слушай, – сказал он. – А чего ты их долбать боишься?

– Да вы взгляните! – с неожиданной страстью в голосе взмолился Кляпов. – Ну хотя бы вон на тот, с прогибом!

Ромка взглянул. Камушек как камушек. С прогибом.

– И чего? – спросил он, снова поворачиваясь к Никите Кляпову.

– Да это же произведение искусства!..

Внезапно глаза Кляпова, устремлённые в сторону глыбы, стали такими беспомощными, словно их опять поразила близорукость. Ромка обернулся. Сияя серебряным своим балахончиком, к ним стремительной лёгкой походкой приближалась Лика.

– Поздравляю! – язвительно сказала она Ромке.

– С чем? – не понял тот.

– Задаток Маше дал?

– Ну…

– С этим и поздравляю. Сидит у Пузырька. Если через три дня начнёт плести – слава богу. Большой хоть задаток?

– Н-ну… – Ромка в замешательстве показал ладонью высоту пригорка отваленных Маше капсул. – Вот столько…

– Ты бесподобен, – процедила Лика и, одарив обоих ослепительной улыбкой, пошла прочь.

Ромка хмыкнул и поскрёб ногтями намечающийся ёжик.

– Она… здесь живёт? – услышал он совершенно идиотский вопрос Кляпова.

– Ну а где же ещё?

– А из того, что я видел в доме… она тоже что-нибудь… намыслила?

– Кровать трёхспальную – видел? Ну вот это она.

– Я почему-то так и думал, – с облегчением проговорил Никита Кляпов. – Единственный предмет, на который приятно взглянуть. Только… – Он встревожился вновь. – Почему-то холодная, почти ледяная. И очень твёрдая.

– Так это ж не настоящая кровать, – с готовностью объяснил Ромка. – Просто декорация такая. Лика раньше художником в театре работала. Ну а это, значит, из какого-то спектакля кровать… Она её так, не для спанья намыслила, а чтобы формы, говорит, не потерять…

– Понимаю… – Никита кивал, всё ещё глядя вслед Лике. – Это я вполне понимаю…

Внезапно он осёкся.

– Послушайте… – Голос его упал до шёпота. – А когда… когда вы следили за мной в этом доме… она там тоже была?

– Все были, – сказал Ромка. – И она тоже.

Бледный с прозеленью Никита закрыл глаза и долго их не открывал. Ромка даже встревожился.

– Э! – опасливо позвал он. – Ты чего?

Никита Кляпов заставил себя поднять веки.

– Как отсюда выбраться? – сипло спросил он.

– Куда?

– Обратно… Я не могу здесь больше…

Ромка ухмыльнулся, взял Никиту за локоть и подвёл к проёму между опорами, выводящему на площадь с пятиэтажкой. Из-за угла здания выглядывал округлый блестящий бок и крохотный лапоток посадочной опоры.

– Вон там, – сказал Ромка, указывая пальцем, – летающая тарелка стоит. А в ней два придурка – никак улететь не могут. Иди, третьим будешь… Да не бойся. Кукла Маша, говорят, наружу вообще не выходит.

– Ужасно… Ужасно… – бормотал Никита Кляпов, ковыляя по кварцево посверкивающей пустыне. – Видела… Всё видела…

И хохотала вместе со всеми? Нет. Не может быть…

Торцовая стена пятиэтажки была уже совсем близко. Никита взял левее – так, чтобы между ним и домом оказалась летающая тарелка. Подобравшись к люку, остановился, прислушался. Внутри два мужских голоса вели неторопливый навевающий жуть разговор.

– …борзота без понятий, – угрюмо излагал один. – За такой базар, я не знаю, нос по уши отрубить, а попробуй! Раковые шейки, мать иху!.. Щелчка отпустили – дня три буксовал. Кликуху свою еле вспомнил…

– Да… – со вздохом соглашался другой. – Вантажа тут нету. И хвостом бить – бесплатно…

Первый помолчал сердито и заговорил снова:

– Нашли рогомёта – камень долбать! Да я тяжелее стакана отродясь ничего в руках не держал… Если бы не пацаны, хрен бы я в шлюмку полез! Язушок пригнали. Так, мол, и так, без разборки не выпрыгнешь – отрихтуем на штыке…

– Здравствуйте, – робко сказал Никита Кляпов, ступая на трап.

Двое мужчин совершенно уголовной наружности повернули к нему головы. Никита содрогнулся. Особенно жуток был тот, справа – коренастый, с беспощадным рельефно вылепленным лицом. Убийца да и только!

– Я, собственно… – молвил Никита Кляпов, продвигаясь ещё на шажок по аппарели. – Я хотел узнать… нельзя ли мне с вами… Словом, мне очень нужно назад, на Землю!

– Ушёл отсюда! – тихо и страшно выговорил второй уголовник, не сводя с Никиты волчьих жёлто-зелёных глаз. – Резко ушёл!

– Что за дела, Крест? – Голос коренастого угрожающе рухнул на низы. – Хочет – пусть летит!

Не отвечая, тот, кого назвали Крестом, легко поднялся с корточек. Был он жилист, долговяз, а из одежды на себе имел только длинные и кривые шорты веревочного плетения. Стремительно шагнул к выходу – и Никита невольно отступил, сойдя при этом с трапа. Рука по старой памяти дёрнулась было к очкам и замерла на полдороге.

– Ты даже не петух, – с невыносимым презрением процедил Крест. – Ты – хуже петуха. Тебя кукла Маша опустила.

– Эх ты! – поразился коренастый. – А сам-то? Кто к ней вчера на третий этаж бегал? Не ты, что ли?